…любимый сын помойки…,
или общество расколотой посуды.
Бездомный пёс, любимый сын помойки,
Её дитя вскормлённое летами,
Уснул под лавкой. Воробьи, что бойки,
Меж его лап пренебрежительно скакали.
А что ему?! Их щебет несуразный,
Не выводил из устали объятий.
Да он блохастый, и довольно грязный,
Но он свободен! Или мог бы стать им,
Избавившись от бремени земного,
Того, что заключает это тело!
Не всякий обладает благом дома,
Не всякий…. Но кому какое дело,
Сколь долог путь, и сколько станций мимо,
Проедет бесприютный пассажир,
Тот, что напоминает многим Мима!
Ведь в это он не многое вложил!
Когда с утра, не слыша пересуды,
Из-за хмельной от хмеля головы,
Очнётся общество расколотой посуды,
Чтоб снова с миром говорить на «Вы».
Что лучше: сытость, и хомут на шею,
Иль всё же воля, только натощак?!
И кто будет помазанный елеем
Из этих двух? Но в жизни всё не так.
Сих не приемлет братия людская,
За поведенье, запах и покров,
Хотя они, не слишком напрягая,
Живут, надеются, и веруют в любовь.
Нередко кабала свободу гложет,
Не редкость от достатка и тошнит;
Он слово дал, и изменить не может,
А этот в упряжи, ухожен, счастлив, сыт
И толку что?! Собачий сын лениво,
Потянется. И снова калачом
Свернётся. «А в желудке всё по-прежнему тоскливо,
Урчит…». Жизнь, зная что по чём,
Ничем не помогая – истлевает.
Года своё берут. И старый пёс,
Согнувшись, тихо кучку созидает
Сосредоточившись. Как будто бы всерьёз,
Задумался над изменением Вселенной.
Но, разрешившись, побежит искать
Свой в жизни смысл. Чтоб жизнь оставить неизменной…
Иль где нибудь ещё насозидать.
А общество отринутых за скверны,
На самом деле только тех свербит,
Кто не приемлет шаг природы мерный,
И от того на прочее сердит.
А те же, перегаром свежим встретив
Рассвет. В бессилии от вчера.
Бесспорно пробуждение отметив
Всем чем придётся. Только бы хандра,
Не одолела слабое сознание;
Как жаль, что всё что жаждешь – не дано!
И неизменно устремятся на свидание
С тем, с чем постоянно память заодно.
Не стоит ожидать улыбку сердца,
Когда воспринимаешь всё в штыки,
Чужое, помечая цветом перца,
Себя, не памятуя, за грехи.
Не следует безумствовать серьёзно,
Как, впрочем, и комедии слагать
Не разобравшись. Что чрезмерно поздно,
Себя во власть фортуны отдавать.
Но клика, оных, надменных педантов,
Придирчиво разглядывая прель,
Брезгливо морщится. Как впрочем, среди франтов,
Они вполне способны выбрать себе цель.
Да пусть кичатся! В этом их убогость,
Безмерно выдаёт само себя.
И, несомненно, проявляемая строгость
Вернётся к ним, сочувствие губя.
А сучие дитя, свой век отмерив,
Найдёт своё пристанище земли,
Лишь в благодарность чью-нибудь уверив,
Душа узреет, то, как тело погребли.
А прочие, бездольные, хмельные,
Озлобленные, или мягкие как воск,
Живут надеждой, в то, что дни придут иные,
Но стороною обходя надменный лоск...
Похоже слишком много параллелей,
У братьев наших меньших и людей:
Никто не хочет метить в лицедеи,
Но всякий, тем не мене лицедей!
Сборник: "Мешанина".
|
